Дмитрий Воденников: «Истерия — это театр для самого себя»

Поэт, литератор, колумнист, трендсеттер российского Facebook Дмитрий Воденников о любви, творчестве, мечтах и любимых книгах.

Фото Алексея Олдина

Дмитрий, вы не пишете ничего личного в Facebook, но у читателей складывается впечатление, что они буквально живут с вами по соседству. Вы используете какие-то приемы, особую тактику?

Нет, как раз недавно говорил на эту тему с друзьями. Мы говорили о потоке, это может быть поток поэтический, я больше не пишу стихов, но я знаю, что это такое; это может быть поток любви, я сейчас имею в виду отношения между людьми, или это может быть игровой поток. Вот, когда ты входишь в игровой поток, да и любой поток, тебя в нем несёт, тебе кажется, что он такой бурный (потому что поток всегда бурный), что ты можешь разбить коленки, локти о камни или о прибрежные валуны, но, если ты ему доверишься, он тебя вытащит — это как с любовью. Один из основных законов — не обманывать себя в том, что ты можешь чем-то управлять; ты можешь только нестись в правильной или неправильной струе. Это вопрос удачи и счастья, об этом надо всегда помнить.

Ты, главное, не ври в соцсетях: ты можешь фантазировать, ты можешь надевать какие-то маски, но эти маски должны быть очень тебе органичны, это не значит, что это должна быть твоя кожа, это может быть что-то абсолютно противоположное, как ты видишь себя во снах. Допустим, ты нежный цветочек, а ты напускаешь на себя агрессию, или наоборот, ты очень агрессивный, но ты видишь себя во снах кошечкой. Главное — найти ключ. Это не всегда правда, но это должна быть та ложь, которая в тебе открывает потайную дверь, в которую ты можешь войти и стать счастливым хотя бы на мгновение пяти первых комментариев.

Вы общаетесь со своей аудиторией, отвечаете на сообщения и комментарии?

Да, я очень благодарен интернету, он дал нам то, чего раньше не было, даже у наших родителей. Они должны были разговаривать с людьми тет-а-тет, чувствовать запах, я не говорю, что он плохой, просто, чувствовать запах. Встречаться, выбирать для этого время, приходить в кафе, приглашать к себе домой — они были вынуждены с этими людьми контактировать. Возможно, под действием алкоголя возникала ссора или им становилось нестерпимо скучно, но нельзя было просто встать и уйти, всё должно было быть чинно и мило.

Теперь мы живём в другой истории, мы можем человека забанить, можем просто не отвечать, можем вступить с ним в игру, и это здорово. Интернет — это большая свобода.

МНЕ, НА САМОМ ДЕЛЕ, НРАВЯТСЯ НЕИЗВЕСТНЫЕ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ЗДОРОВО РАБОТАЮТ СО СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ И СО СЛОВОМ, ОПИСЫВАЮЩИМ ЭТУ ЖИЗНЬ, НО НЕ ЗВЁЗДЫ

Интернет полон парадоксов: фотографии обнажённых девиц снабжаются цитатами из Бродского. Как к этому относитесь?

Мне это напоминает фразу, в своё время сказанную Аллой Пугачевой; её спросили журналисты: «Ну как так, вы поёте песни на стихи Мандельштама и Цветаевой, а в это же время на рынке продают пластиковые пакеты с вашим портретом на них?». Она ответила: «А вы положите томик Цветаевой и Мандельштама в пакет с моим портретом». Мне кажется, это отличный ответ. Я на самом деле ничего не вижу плохого в том, чтобы обнажённые девицы снабжали фото стихами Бродского, тем более Бродский, как я понимаю, уважал обнажённых девиц. Мне вообще нравится, что сейчас всё смешано, что нет ни низа, ни верха, что текст может начаться с шутки, а кончиться трагедией, это очень здорово. У меня есть любимое стихотворение, я часто читаю его на лекциях, авторства Вениамина Блаженного, потрясающего поэта. Оно начинается как считалка, а заканчивается как такая баховская раскачка, когда стихотворение, не меняя ни рифмы, ни ритма, вдруг неожиданно преломляется и становится из детской, потрясающе написанной считалки трагической картиной, это очень здорово.

Как в разговоре, вы ловите мой словесный мячик и бросаете обратно, и мы так швыряемся — мило, хорошо, и вдруг, в какой-то момент, я говорю о том, что умер человек, которого я любил, и рассказываю достаточно серьёзную пронзительную историю любви. И потом неожиданно говорю: «А, кстати, вы заметили, что пышечную нигде невозможно найти в вашем дурацком Петербурге?», и меняю регистр. И не потому что я циник, а потому что в жизни мы не будем сидеть с пустыми лицами, даже если я рассказал вам серьёзную историю, мы просто сменим регистр.

Интернет нас, кстати, учит этому, это определённый тренинг. Как певцам ставят голос, так и тут. Понятно, что среди читателей найдутся дураки, которые побегут писать в ответ на шутку: «Ты нарцисс», — хотя я нарцисс, ладно. Но хватит об этом писать, это уже очевидно. Если бы о вашей жизни снимали художественный фильм и была бы возможность взять один день как основу сценария, какой вы бы выбрали?

Видите ли, у меня было много страшного, много тяжелого, много веселого и много радостного. А я бы, на самом деле, выбрал день, когда я иду по какому-то солнечному городу, скорее всего весеннему или осеннему, сентябрь или апрель. Я очень люблю апрель, когда такие косые лучи солнца даже днём, когда тени кажутся длиннее, все выглядит резче. И какую-то игру на асфальте: листвы, веток, парапета набережной. И я знаю, что у меня есть всё: есть любовь, есть слава, есть одиночество в этот момент. Но сейчас нет ничего кроме листвы и игры света на сухом асфальте. Вот такое ощущение. Я бы выбрал день абсолютного одиночества, при этом зная, что у меня всё есть.

ТВОРЧЕСТВО ИСХОДИТ ИЗ ЗАДАЧИ ЖИЗНИ, ТЫ ДОЛЖЕН ПОСТРОИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ, ИНТУИТИВНО НАЙТИ ВЫХОД ИЗ ЭТОГО ЛАБИРИНТА

О чём вы мечтали в двадцать лет?

Конечно, мечтал о любви. У меня все было. В этом возрасте я глотал пространство, бесконечный воздух и у меня всё было, но я хотел любви. Видно, я хотел той любви, которой не бывает в том возрасте. После сорока лет ко мне пришла вся та любовь, которую я хотел, и до сих пор она не кончается. Всё стало сбываться после сорока. Помните, эта известная фраза: «После сорока жизнь только начинается»? Ужасная пошлость, но это правда.

Можно, конечно, строить свою жизнь так, что после сорока ты будешь полной развалиной, не в том смысле, что с палочкой ходить, а у тебя просто отрежут нитки на которых ты плясал как лунатик. Вы же много таких людей видите каждый день. Что бы вы сказали себе в том возрасте?

Всё сбудется. И правда, странным, удивительным, причудливым образом всё сбылось. Я не перестаю удивляться жизни, потому что она подсовывает тебе такие уроки, до которых бы ты своим скудным, эгоистичным, цветочным, нарциссическим умом никогда бы не дошёл.

Фото Алексея Олдина

Всегда ли творчество рождается из тяжести, тьмы и напряжения?

Как правило, все хмыкают: «Не называйте это творчеством». Но нет, в моем случае, это на самом деле было творчество, самое настоящее и мучительное, поэтому я не против такого определения. Оно всегда исходило из какой-то странной задачи, я всегда думал и знал, что стихи на самом деле — это некая ступенька, на которую ты встаёшь, чтобы потом вступить на более высокую ступень; что это твоё жизнестроительство. Есть такой замечательный рассказ «Демоническая женщина». Представьте, сидят за столом люди, обычная женщина скажет: «Дайте мне, пожалуйста, селёдки, что-то на солёненькое потянуло». А героиня рассказа скажет: «Селёдка, какая пошлость! Дайте мне селёдки, хочу упиться пошлостью!» Она отыгрывает историю. Или, допустим, она едет с молодым человеком ночью в пролётке и говорит: «Поехали в храм, хочу молиться в церкви, я погубила свою душу», — ремарка: церковь ночью, разумеется, заперта, но ей все равно, она увяла, поникла, говорит, что жизнь невозможна и бессмысленна, что она проклята навсегда. Она привыкла отыгрывать. Принято считать, что только демоническая женщина называет то, что она пишет, творчеством. Именно поэтому большинство людей боятся этого слова, им кажется, что в них говорит демоническая женщина. Так вот, я его не боюсь. Да, раньше я называл это исключительно работой, я и сейчас люблю говорить «стишки», мне кажется, это правильно.

ТЫ МОЖЕШЬ ФАНТАЗИРОВАТЬ, ТЫ МОЖЕШЬ НАДЕВАТЬ КАКИЕ-ТО МАСКИ, НО ЭТИ МАСКИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ОЧЕНЬ ТЕБЕ ОРГАНИЧНЫ

Творчество исходит из задачи жизни, ты должен построить свою жизнь, интуитивно найти выход из этого лабиринта. Грубо говоря, тебе хочется строить себе кирху, а надо весеннюю скворечню. И твоя задача — текстами построить в своей жизни то, что должен.

Я сейчас живу счастливо, несмотря на то, что временами и трудно, и больно, что заканчивается дружба, что близкие люди тебя предают. Но я выхожу из этой пустыни и вхожу в какое-то другое возрастное поле. Я не знаю, сколько продлится моя история любви, то есть у меня нет никаких гарантий, и, ко всему прочему, я очень устаю от людей и общения, но именно поэтому я счастлив. В одном из интервью вы как-то говорили, что у вас произошел определённый перелом в тридцать лет от тьмы к свету, от Достоевского к Толстому. Вы до сих пор на «светлой» стороне?

Да, мне перестала нравиться надрывность, в какой-то момент я понял, что мне совершенно неинтересна Настасья Филипповна, ни в каком плане, потому что нет ничего хуже истерички в мужском или женском варианте. Истерия — это театр для самого себя. Я вообще не люблю театр, а уж тем более наблюдать его в непосредственной близости, увольте.

Мы недавно со знакомыми обсуждали Ахматову и Цветаеву, говорили, что Цветаева гениальнее Ахматовой. Хотя, я нахожу гениальное и у Ахматовой. Вы понимаете, нельзя всю жизнь любить Цветаеву, в юном возрасте да, но в сорок лет любить этот надрыв, эту взвинченность, эту какую-то неспособность разглядеть людей? Она же людей практически не видела, она видела свою эгоистичную, взвихренную, космическую пустоту. Мы не можем её судить, конечно. Я знаю, что это такое: в тот момент, когда ты гениальный, ничего не имеет значения, в тебе есть только этот гул. Но мы на самом деле не для стихов, мы для жизни. Я оттрубил на пашне стихов достаточно долго — пятнадцать лет. Но почти ничего вспомнить не могу, либо ты ждёшь стихов, либо они пришли — и тебя крутит, либо они ушли — и ты опять их ждешь. А сейчас я бы хотел по-настоящему прекрасной, пусть и сложной, обывательской жизни. В этом смысле мне сейчас, конечно, ближе Ахматова, я не хочу кормить стозевное чудовище поэзией и тщеславием. Чьи блоги в сети вы читаете часто и с удовольствием?

Мне, на самом деле, нравятся неизвестные люди, которые здорово работают со своей жизнью и со словом, описывающим эту жизнь, но не звёзды. Например, читаю блог женщины, её зовут Ульяна, она регент, занимается церковным хором. Ещё Алёша — отец одного аутичного ребёнка, совершенно прекрасный парень. Я как-то делал серию материалов для центра «Антон тут рядом». Да, прекрасно, что замечательная Люба Аркус занимается этим, но этого, конечно, недостаточно. Вот этих людей интересно читать, они пишут о своей жизни, не жалуясь. Ты видишь не знаменитость и не претендующего на это человека, но тебе просто интересно.

В принципе, мне интересно читать Татьяну Толстую, хоть её и заносит иногда в такие области, куда бы лучше не заходить, но и это мне нравится, потому что она совершенно не следит за буйками. Это очень круто.

Фото Алексея Олдина

Вы практически никогда не говорите о политике, это принцип или вам просто неинтересно?

Нет, почему, я время от времени писал об этом в своих колонках, в той же «Газете.ру». Меня не так давно очень рассмешила информация о попытке строить стену между Россией и Прибалтикой. Я понимаю, что сейчас всё, к сожалению, неспокойно и всё лишено возможности называться уютом. Но тем не менее давайте не будем возводить стены, давайте лучше их разрушим, как когда-то разрушилась Берлинская стена. Очень бы этого хотелось. Стен сейчас всё больше и больше: призрачные, неосязаемые, но они есть. Мы живём в очень странное и, может быть, хорошее время, когда происходят некие тектонические разрывы земли, образуются новые материки, ментально.

В последнее время мне кажется, что о политике надо писать в некотором символическом смысле, чем меньше деталей, тем лучше. Текст, который совсем злободневен, выдыхается ровно через неделю, а должен быть заряжен на будущее.

МНЕ ПЕРЕСТАЛА НРАВИТЬСЯ НАДРЫВНОСТЬ, В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ Я ПОНЯЛ, ЧТО МНЕ СОВЕРШЕННО НЕИНТЕРЕСНА НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА, НИ В КАКОМ ПЛАНЕ, ПОТОМУ ЧТО НЕТ НИЧЕГО ХУЖЕ ИСТЕРИЧКИ В МУЖСКОМ ИЛИ ЖЕНСКОМ ВАРИАНТЕ

Какие книги вы перечитываете?

Есть несколько книг, которые я люблю перечитывать. Например, «Вторую книгу» Надежды Мандельштам про жизнь в сталинской России, когда одного из лучших поэтов превратили в овощ и уничтожили в лагерях. Это к вопросу о нынешних попытках оправдать сталинское время.

Ещё очень люблю книгу Тамары Катаевой «Анти-Ахматова», при том, что там много несправедливости. Но она в этой книге пошла по очень правильному пути, она всего лишь комментирует тексты, очень точно, по-женски зло и справедливо. Препарирует миф о поэте. Без чего вы не сможете жить?

Без свободы. В том числе и территориальной свободы, без возможности глотать пространство. Ну, и без любви, конечно. Человека, который ничего не любит, сложно представить. Как надо жить, чтобы быть любимым?

Надо говорить «да».​